Жил-был батюшка один. Как жизнь его не прижмёт – всё терпел. Бывало от начальства получал промемории – всё терпит, только: «Слава Богу» - пропоёт и опять в свой приход службу справлять. Бывало и голодал с матушкой, и детей учить не на что было… но не мздоимствовал. Иные попы, - те берут и берут… А этот только самую малость – на хлеб да воду. Так и перебивался…
Лежит раз, почивает после трудов праведных, вдруг слышит сквозь сон: «Долой!» Чего долой? То ли шапки долой – барин едет, то ли ещё что… - Ну блазнится, наверно. Повернулся на другой бок, уснул… - опять слышит: «Долой!» - «Министров-капиталистов - долой! Самодержавие – долой! Войну – долой!..» - Ну войну-то, да – навоевались… а вот Помазанника Божьего, это нельзя!.. – снится наверно!
Батюшка одеяло на голову натянул, а тут и большевики пришли… Повоевали-повоевали да про Бога и вспомнили: приход закрыли, а батюшку определили на Печору ёлки таскать.
Работает батюшка, не ропщет, всё «Слава Богу» припевает. Глядь, ин война идёт. Батюшек отпустили – всем велели за победу советского оружия молиться.
Вымолили, однако…
После войны всяко было. При Хрущеве всё ж церковь закрыли опять. А батюшка – еле ноги переставляет - на пенсию пошел. Стал другую паству окормлять – пасеку завёл. Жись слаще не сделалась, а всё – слава Богу! – медком-то приторговывал и семью кормил. Дожил и до перестройки, и до демократии этой самой… Хотели было в селе церковь возрождать, хватились – а где она была?.. И места не найдут… Ходили, ходили: не то там она была, где свинарник сейчас, не то, там, где яма говённая. Спорили долго. Решили камень заложить. Заложили… Сбегали и заложили снова… а камень… камень. А что камень?
При демократах-то народ пояс подзатянул, пчёлы и вовсе передохли все. Тут и батюшка представился. Оно бы и пожил, да чтоб уж не глядеть… Помирать стал, только и успел: «Слава Богу» примолвить, живите, мол, не тужите!
Помер батюшка и попал в рай. Идёт по раю, дивуется, чудно всё. Чего там в семинариях проходили, - это при царе ещё – того уж и не помнит… Где тут вертоград цветущий, где лоно Авраамово? Идёт, видит, и в самом деле, Авраам сидит. А с ним по праву руку Исаак, а по леву – Иосиф… Виссарионович, значит, Сталин, а при нём ещё один – не вем кто… Батюшка так и упал:
- Как же так, - говорит, - Иосиф, свет Виссарионович! Вот уж не чаял тебя здесь встретить?
А Иосиф Виссарионович отвечает: - Я и сам не чаял. Я уж и на первом-то курсе в семинарии в Бога-то не веровал. А вот уверовал, как немец под Москву подошел. Ну, уж реки-то не поворотишь, – так и таился до конца. Оно, конечно, и потом грешил… Грех-от не орех - раскусишь – не обрадуешься…
Вот как придушили меня Лаврушка с Никиткой, представился я, значит. На сороковой день на Суд полез. Лествица, как лествица – обычная, деревянная. Лезу, а сам думаю, - а почто не в ад?
На первой ступени – тысячу бесей меня за пятки – хвать: наш, кричат, наш он! - А Ангел-хранитель за правую ручку меня ухватил и далее тащит. На второй ступени пуще того: ещё бесей тьма – кричат: он и то, он и сё! – на хартии свои чёрные когтями показывают. А Ангел-то хранитель меня за ручку и всё вверх да вверх… Вот, говорит Ангел, - При Троцком куда как хуже было бы: и всю Русь в кровях потопил бы и порядку б не было, а уж от фашиста первым бы за Урал побежал… А этот, - на меня показывает, - хоть и злодей, так ведь и то – от Бога, по грехам, значит.
Дошли этак-то до последней ступеньки, уж и райское пение слыхать. Тут уж тясяча тысяч бесей за меня ухватилось и ангел встал, изнемог. Нечего ему за меня Богу замолвить… долго так-то боролись – ни туда, ни сюда… Тут Гагарин ко мне подлетел. – Я, - говорит, - теперь у Господа преподобный священномученик, у Архангела Михаила на посылках первый! – ухватил меня за леву рученьку и вместе с ангелом-то и вытащил на небеси.
Подивился Батюшка и говорит: Так, может, слава Богу, и все протчие генсеки тут обретаются?
- Э, нет, - Иосиф Виссарионович в ответ, - они не долезли, все вниз плюхнулись. Вон, вишь, внизу, в аду-то, в болотце поганом ямку роют. Местечко президентам нонешним заготавливают.
- А что ж, - батюшка говорит, - не видать не преподобного Сергия, ни старцев Оптинских, ни новомученников Российских?..
- А их тут, милый мой, и нет. Они все Божьим Промыслом по земле ходят. Русь-матушку блюдут. Только мы тут с благоразумным разбойником вот при Авраамии сидим, небо коптим. На землю не пущают: дескать, мол, погуляли уже…
- А как же, свет ты мой, Иосиф Виссарионович, сам-то Господь? Нельзя ли мне на него хоть одним глазком взглянуть?..
- Никак не возможно, батюшка, воля – не наша!
- Отчего же? Ужель и спаситель наш тоже по Руси-матушке пешем шествует?
- Рано ещё, батюшка, рано… Господь-то Бог в аду, воспитательной работой занимается. Дело-то к Страшному Суду пошло. Вот Он кого ни-то и выведет ещё, а уж и там на земле воцарится.
- А мне-то что делать прикажите, брате Иосифе, или ступать куда?
- А вот садись, отче, с нами к Авраамию, будем с разбойником стихи херувимские подтягивать, Бога славить. Ты всю жизнь на том и подвизался, так и пой теперь: «Слава, Тебе Боже, слава Тебе…» Запел Батюшка и … проснулся. Глянул в окошечко: забор, улица, церквушка старая… 1914 - й год, июль месяц… Будто и не было ничего.
2001